Камни реки Чусовой. Путешествие на катере

Пока легкий сосновый набор будущего тримарана не был обшит, особого стеснения обитатели комнаты не испытывали. Если требовалось что-либо взять, скажем, из серванта или из шкафа, весь стапель с набором отодвигался и дверки открывались настолько, что можно было просунуть руку внутрь. Когда же корпус обшили фанерой, он, сразу потяжелев, надежно заблокировал все шкафы, и многие важные предметы домашнего обихода, включая книги, оказались изолированными.

Поскольку катера делаются не в каждой квартире, строительство вызывало живой интерес соседей. Ребятишки, вцепившись в подоконник, прильнув носами к стеклам, часами наблюдали за ходом работ и горячо обсуждали достоинства и недостатки будущего судна. Болельщики постарше, степенно дожидались на скамеечке появления главного строителя, а потом приходили в гости, не спеша высказывали идеи и критические замечания, трогали набор и поглаживали обшивку, приговаривая:

— Ничего сработано, чисто...

Наступил день, когда свежевыкрашенный корпус приобрел законченный вид и мы старательно вывели на нем название. Стремительные обводы катера, упиравшегося носом в оконные стекла, а соплом водомета— в платяной шкаф, радовали глаз. Даже в тесноте комнаты, окруженный относительно тонкими и хрупкими домашними вещами, он не производил впечатления чего-то грубого и громоздкого. Когда же мы взяли любимое детище на руки и бережно поставили в кузов грузовика, собрав при этом немалую толпу любопытных, а затем привезли на берег Чусовой и спустили свой катер в ее загрязненные промстоками воды (это произошло около станции Коуровка), то он показался нам просто изящным.

Два дня мы заводили мотор. В инструкции с убеждающей краткостью сказано, что двигатель установки «Луч-18» должен запускаться с двух-трех попыток. Однако он не запустился ни со второй, ни с третьей, ни с двухсотой. Мы проверили все, что поддается какой бы то ни было проверке, сняли все, что можно снять, разобрали, прочистили, продули, отрегулировали, собрали, не оставив лишних деталей, — мотор не заводился. Мы обедняли смесь и обогащали ее, ласково поглаживали цилиндры и пинали их резиновыми сапогами (с ботфортами) — он по-прежнему стоически молчал. Была искра, была подача, на немой и холодный мотор были устремлены взгляды, полные мольбы, ненависти, отчаяния, страха... Только к исходу второго дня, когда все надежды исчезли, а четыре пары ног невыносимо болели от педали стартера, «Луч-18» вдруг, ни с того ни с сего, без всякой видимой причины завелся.

Проявив неожиданную расторопность, мы спешно загрузили катер (если бы он имел уши, я обязательно написал бы — по уши). Каюта оказалась до бимсов забитой различными по величине и форме мешками, свертками, канистрами, бачками и пакетами. За неимением в комплекте снабжения весел и отпорного крюка мы оттолкнулись от берега первой попавшейся под руку палкой. (Забегая вперед, отмечу, что эта безродная палка выполняла у нас функции багра, футштока, весла, перекладины над костром, — одним словом, на протяжении нашего нелегкого и долгого пути служила надежной опорой; несколько раз мы ее теряли, но всегда, чего бы это ни стоило, вылавливали.)