Робин Грэхем продолжает кругосветное путешествие

Невероятно, но предсказания метеослужбы иногда сбываются: я покинул Дурбан утром, подгоняемый тем самым «умеренным NO», и скоро поставил грот и спинакер, так как начало раздувать довольно сильно. Началась качка, оставленный на несколько секунд без присмотра кофейник перевернулся, и вся каюта оказалась забрызганной кофейной гущей. Такой пустяк уже не мог мне испортить настроение — ведь мы с «Давом» наконец-то пошли вперед! Но к концу второго дня меня снова остановил встречный ветер, да какой! Не меньше 30 узлов. Убрал все паруса и заторопился к магнитофону:

«Керосиновые ходовые огни все время гаснут. Меня несет в район весьма интенсивного судоходства. Да, о сне теперь придется забыть».

Я мог бы максимально зарифить паруса и пойти к берегу, но в этих местах стать на якорь можно только в нескольких портах, которых мне сейчас не найти.

«Устал зверски, но спать нельзя. Дрейфую уже третьи сутки, понятия не имею, где нахожусь. Поймал себя на том, что разговариваю сам с собой. Только этого нехватало!»

На четвертый день ветер поутих, и я снова смог развернуть паруса. Я знал, что нахожусь далеко в море, поэтому взял курс на северо-запад, к берегу. Прошло пять часов, шесть, семь... Я твердо знал, что должен увидеть по носу землю, но тем не менее не видел. Очень странно! Невозможно потеряться, если где-то недалеко перед тобой лежит вся Африка. Я совершенно растерялся. И только когда совсем стемнело, на горизонте замелькали редкие светлячки — берег!



Ну что ж, предстоит еще одна бессонная ночь. За время прошлых переходов я привык бороться со сном, занимаясь починкой снаряжения. Но сейчас — пока — чинить было нечего, и я углубился в приготовление пудинга, каждые несколько минут высовываясь из люка и осматриваясь.

По крайней мере я мог сказать, что мучился без сна не зря. Незадолго до рассвета я высунул голову наружу и увидел впереди нечто еще более темное, чем сама ночь, причем это «нечто» быстро приближалось. Положил руль влево и едва разошелся с пароходом, нахально идущим без всяких огней. Но у него-то они, черт возьми, не керосиновые!



Начало светать, и я ненадолго заснул, а проснулся опять при полном безветрии. Определил, что нахожусь всего часах в пяти хода от нужного мне порта, но что в этом толку, если я не знаю, когда сдвинусь с места? Без всякой надежды подошел к мотору и... неожиданно завел его. Потихоньку дошлепал до Ист-Лондона, отоспался и опять стал «ждать у моря погоды».

Устойчивый NO порадовал меня только через несколько дней, и за 26 часов я дошел до порта Елизабет — третьего по величине города Южной Африки.

От Дурбана начался самый утомительный отрезок плавания. Каждая гавань выпускала меня в море, лишь предварительно доведя до белого каления, и порт Елизабет не был исключением. Когда, наконец, с третьей попытки удалось отойти подальше от берега, я с привычным недоверием смотрел на надутые паруса, готовый повернуть обратно. Но нет, благополучно прошел за два дня 120 миль до курортного городка Плеттенбергбай, где мы договорились встретиться с Патти. Она ждала на берегу — я увидел ее издалека в бинокль.

Стоянок для килевых судов здесь нет, пришлось бросить якорь метрах в 200 от берега и выгребать на тузике. Я не провел на берегу и нескольких часов, как услышал, что мне лучше отвести яхту подальше в море — ожидается шторм. Попытался опять на тузике добраться до «Дава», но разыгравшийся прибой тут же перевернул меня и выплюнул обратно на берег. Помогли местные рыбаки, которые на моторке переправили меня через буруны и отогнали яхту на полмили от берега. С их помощью я поставил два якоря, удлинив канат каждого до ста с лишним метров. В уверенности, что теперь моему судну ничего не угрожает, я на той же моторке запрыгал по волнам обратно.

Утром мы проснулись от грохота в дверь: «Вашу яхту тащит на рифы!» Еще на бегу я видел, что «Дав» пляшет гораздо ближе к берегу, чем вчера. Еще каких-нибудь 150 метров, и я останусь «безлошадным».

А прибой бил так, что теперь через него не прошло бы и большое моторное судно. Пробраться через эти страшные буруны можно было только вплавь, что я и сделал. Вода оказалась ледяной. Когда через "пятнадцать минут я достиг «Дава», то вынужден был отдыхать, держась за канат, прежде чем нашел в себе силы взобраться на палубу.

Оказалось, что лопнул один якорный канат, вырвав часть носового релинга. Второй, нейлоновый, диаметром два сантиметра, растягивался как резиновый, грозя оборваться в любой момент.

Человек в резиновом костюме, размахивая ластами, перевалился через релинг. Это один из рыбаков поспешил мне на помощь. Вдвоем мы поставили запасной якорь, закрепив его на тридцатиметровой цепи. Больше ничего нельзя было сделать. Я прикинул, что у «Дава» примерно равные шансы выжить или погибнуть, поэтому взял паспорт, деньги, схватил спасательный круг и прыгнул за борт. Без круга я бы до берега, наверное, но добрался.

Когда через два дня море успокоилось, «Дав» еще не успел доползти до рифов и остался цел. Я привел в порядок каюту и стал привычно ожидать перемены ветра. Пока же мы с Патти осмотрели город.

Плетт праздновал пасху, когда «Дав» вышел в короткий сорокамильный рейс до Книсны, небольшого порта, где ловят вкусную рыбу и строят хорошие рыбачьи лодки. Чтобы не упустить ветер, я сразу заторопился дальше на запад, решив не делать остановок, пока не обогну Мыс Агулас — самую южную точку Африки. Почему-то все уверены, что такой точкой является Мыс Доброй Надежды, но это не так.