Спасение дорогой ценой

Начался шторм. Тэлбот и Хэлфорд, один — хрупкий, призрачно бледный, поддерживаемый лишь несгибаемой волей, другой — огромного роста могучий викинг с квадратной челюстью, плечом к плечу стояли всю ночь, с трудом удерживая румпель и направляя свое судно по ходу волн. С запада одна за другой накатывались черные стены воды, окаймленные пеной. Ранним утром, когда шторм разыгрался с особенной силой, огромная волна ударила в корму. Нос лодки в агонии взметнулся вверх. Двое в кокпите чудом не были смыты в бездну: оглушенные, задыхающиеся, они едва нащупали румпель. А внизу... перекатывающиеся по дну люди разом пришли в себя, внезапно очутившись в полной темноте; целый водопад ревущей воды обрушился на них через раскрывшиеся пазы палубы и залил пламя светильника.

За первым штормом последовал второй. Наступало время зимних бурь и западных ветров огромной силы. Лишь изредка выпадали спокойные дни, когда ненадолго выглядывало солнце, и беспорядочный танец лодки сменялся спокойной равномерной качкой. Ослабевший от болезни Муир снова и снова ударял полоской стали по кремню, пытаясь разжечь огонь, но на шлюпке не было ни одной сухой щепки. Корпус сильно тек, и все время кто-нибудь должен был вычерпывать воду. Никак не удавалось высушить одежду, тела моряков покрылись язвами от соленой воды. Качка не давала возможности выспаться. В довершение ко всему— голод...

С продуктами стало совсем плохо. Через десять дней, несмотря на все меры предосторожности, галеты насквозь проросли отвратительной плесенью. Их тоже пришлось выбросить. С этих пор каждый получал в день по микроскопическому кусочку ветчины (которую промывали ежедневно), по одной ложке патоки и по две ложки безвкусного картофельного порошка. Моряки жевали чайные листья или грызли зерна кофе, запивая их пресной водой, которой, к счастью, оставалось еще достаточно. В редкие минуты безветрия несколько раз пробовали идти на веслах, но лодка почти не двигалась: слишком слабы были гребцы.

Однажды ночью перевернулся бочонок с остатками патоки; черная липкая жидкость смешалась с трюмной водой. С безразличием обреченных отнеслись моряки к этому новому несчастью.

Каждый раз, когда ветру удавалось разогнать облака и туман, Тэлбот определялся. В течение второй и третьей недель шлюпку беспорядочно носило по океану по воле штормов, налетавших один за другим. Еще во время первого шторма сорвало плавучий якорь. Теперь, убедившись в полной бесполезности весел, моряки связали их вместе и использовали в качестве примитивного плавучего якоря, чтобы не так сильно сносило с курса, но вскоре трос лопнул, и весла унесло в океан. Палуба текла все сильнее. Муир и Эндрьюз выбивались из сил, затыкая щели. Кончилась пакля, в ход пошли рубашки. Появились места течи и в днище, в районе установки мачт, беспрерывно раскачиваемых ветром.

Пошла четвертая неделя рейса. Отправляясь в путь, экипаж шлюпки рассчитывал достичь Гавайских островов за три недели. Но все эти три недели они только шли на восток, и лишь на 22-й день Тэлбот, определившись по выглянувшему на мгновение солнцу, смог повернуть на юг! Лодка, наконец, снова пошла, неся остатки парусов, по ветру, который уже несколько дней дул с севера.

Дневной рацион уменьшился до одной ложки картофельного порошка в день. Хэлфорд мешал свой порошок с китовым жиром; для всех остальных попытки проглотить хоть каплю этого жира кончались плохо. Хэлфорд оставался самым сильным: теперь большую часть суток на руле стоял он один. Вынужденная диета излечила Муира и Эндрьюза от дизентерии, но они дошли до крайней степени истощения: у них начались галлюцинации.

Во время последнего сильного шторма страшный удар в борт так сильно накренил лодку, что едва удержавшийся в кокпите Хэлфорд решил, что она уже не выпрямится. Переведя дух, он оглянулся и увидел плясавшее за кормой огромное бревно величиной с пароходную трубу. Счастье, что удар был скользящим!

Однажды ночью, сдавая вахту у румпеля, Фрэнсиз поскользнулся и упал за борт. Вынырнув, он успел ухватиться за рыболовную леску, которую все время держали привязанной к корме (на нее так и не поймали ни одной рыбешки). С большим трудом удалось втащить его обратно в лодку...

В один из этих нескончаемых дней сошел с ума Муир. Только что. кончился небольшой шторм, и лодка медленно двигалась по вспыхнувшему под лучами солнца океану. У руля стоял Хэлфорд. Все остальные лежали ничком на палубе, пользуясь возможностью отдохнуть и согреться. Вот Тэлбот сел, с трудом привстал и медленно полез в люк за секстаном. На полпути его остановил дикий крик ужаса, начавшийся на пронзительно высокой ноте и постепенно перешедший в бессвязное бормотание. Все оцепенели. Муир стоял на четвереньках, раскачивая опущенной головой. Новый вопль был еще ужаснее первого. Муира стащил вниз и уложили на груду рваной одежды. Он никого не узнавал, выкрикивал бессмысленные фразы. Ему дали двойной рацион — две ложки картофеля и вдоволь воды. Пришел в себя он только ночью...

На 24-й день, когда лодка прошла уже около 1500 миль, Хэлфорду, наконец, удалось разжечь огонь с помощью линзы, вынутой из подзорной трубы. Зажгли фонарь и печку, но готовить было нечего. Моряки могли только разводить в воде сухой картофель и разогревать клейкую массу. И то недолго: на следующий день были розданы последние пять ложек порошка.

Тэлбот почти потерял надежду на спасение, но как истинный офицер продолжал давать указания рулевому. Он понимал, что если они все-таки спасутся, то только благодаря дисциплине. Погода как будто установилась прочно. Утром 26-го дня Хэлфорд как обычно стоял на руле. Вдруг что-то холодное и мокрое скользнуло по его щеке и упало на палубу. Эта была крошечная летучая рыбка. Через мгновение, целая стая их прошелестела над лодкой. Хэлфорду удалось сбить шесть рыб; это была последняя трапеза экипажа...

На рассвете 28-го дня — в пятницу 16 декабря Хэлфорд увидел землю. Туманное пятно на горизонте вполне могло оказаться миражем, поэтому Хэлфорд ни слова не сказал товарищам, но повернул прямо на пятно. Оно не исчезало...

— Земля! — в исступлении заорал Хэлфорд. Тэлбот вскарабкался на палубу, а остальные так и остались лежать внизу—даже мысль о спасении не могла оживить их. Шлюпка шла теперь против ветра в лавировку. Хэлфорд и Тэлбот с большим трудом поставили два кое-как сшитых из рубашек новых паруса, но земля приближалась очень медленно, почти незаметно. Укрепив подзорную трубу на комингсе люка, Тэлбот долго рассматривал землю и установил, что это Каваихуа Рок — южная оконечность Гавайских островов. Дошли!

Но радоваться было рано. Все следующие сутки море играло со шлюпкой, как кошка с мышью. Ветер, который долгое время был их союзником, теперь стал врагом: он устойчиво дул с берега и относил лодку в море. Все попытки держать курс на землю оканчивались неудачей. Отчаянно скрипели мачты, снова и снова лопались паруса. Только на 30-й день ветер ненадолго изменил направление, позволив вновь взять нужный курс. Вконец изнуренный Хэлфорд уступил румпель выползшему на палубу Фрэнсизу, свалился на дно и мгновенно заснул. Через восемь часов, когда он снова стал к румпелю, берег заметно приблизился. Можно было уже различить вход в гавань Ханалеи. Тэлбот приказал спуститься под ветер и идти прямо в гавань.