Шестнадцатилетний капитан идет вокруг света!

Приветливость местных жителей скоро заставила позабыть все неприятности. Одной из первых меня встретила Эгги Грей, владелица отеля «Эгги». «Я тебя знаю, — сказала она. — Я читала о «моряке-школьнике» в газете». В течение двух недель я ни разу не питался на борту «Дава». Эгги Грей, новозеландцы, американцы, самоитяне каждый день наперебой приглашали меня обедать. Алан Грей, сын Эгги, помогал мне в попытках восстановить мачту, к сожалению, неудачных. Тогда он представил меня Сэму Хейвуду — директору местного технического училища. Мистер Хейзуд сварил сломанную мачту и забил внутрь сердечник из твердого дерева. Я установил и оснастил рангоут, и «Дав» опять стал мореходным. Было упущено только одно: существует морское суеверие, что когда вы устанавливаете мачту, необходимо на счастье подложить под нее монету. Когда я вспомнил об этом ритуале, мачта уже прочно стояла на своем месте. В дальнейшем море сполна отплатило мне за неуважение к своим обычаям (я не совсем уверен, что говорю это в шутку).

Западное Самоа экспортирует копру, какао, бананы. Над плантациями возвышаются крутые горы, на вершине одной из которых находится тщательно ухоженная гробница Роберта Луиса Стивенсона. Привязанность Стивенсона к самоитянам заставила его к концу жизни поселиться среди них. Здесь он и умер в 1894 году. Подъем к гробнице довольно крут и труден, но я был с лихвой вознагражден, своими глазами прочитав эпитафию на камне, автором которой является сам Стивенсон. Высеченные с двух сторон памятника на местном и английском языках, слова преследуют своей простой красотой:

Здесь он лежит, где хотел бы лежать.
Домой вернулся моряк, домой вернулся с моря,
И охотник спустился с гор.

На время рождественских праздников на Западном Самоа прекращается всякая работа. 23 декабря почта работала последний день, но я успел получить посылку из дому с едой и одеждой. В ящике были также восемь кассет с магнитофонной лентой и новый механический лаг.

В конце января я был уже в Паго-Паго. Здесь преобладала крайне неустойчивая погода, и я решил дождаться окончания штормового сезона, а потом уже идти дальше — мудрое решение, как потом оказалось. Я пообещал сам себе, что буду усердно заниматься в течение двух месяцев на суше, и сразу взялся за книги.

Ранним субботним утром мимо «Дава» прошла шлюпка. Увидев меня, человек на веслах закричал: «Вам лучше задраить люки. Сюда идет ураган!» Визит на станцию Береговой охраны подтвердил угрожающее сообщение. Я снял тент и подруливающий флюгер и поставил дополнительные швартовы. К вечеру ударил шквал, за ним другой, третий. Я оставался на яхте, и не один — Джад Крофт, молодой американец из Паго-Паго, уговорил меня взять его на борт на время урагана. Я записал на ленту все, что видел и пережил в этот день:

«Барометр быстро падает до 740 мм. Шквалы, налетающие со скоростью более 70 миль в час, наполняют воздух солеными брызгами, которые носятся вокруг, как снег в вихре метели. Лодка раскачивается как сумасшедшая, никогда не думал, что может быть одновременно и килевая, и бортовая качка такой силы. В воду попеременно опускается то один планширь, то другой. Да, такого ветра я еще не видел. Держись! Вот она! Волна»... — в этот момент магнитофон и я разлетелись в разные стороны.

И позже: «Сейчас 2.30 утра. По радио передали, что в районе местного аэропорта шквалы достигают силы 104 мили в час! А мы с Джадом сидим по колено в воде — огромная волна положила нас на борт, но потом смилостивилась и выпрямила. Море рвется к нам через комингс кокпита. О, что это? Иллюминаторы ушли под воду! В ушах стучит... А качка все не ослабевает. Выдержит ли корпус?»