«Лауристон» - океанский парусный корабль

Руки от работы с тросами были в мозолях, а все тело поначалу болело страшно. Со временем боль в мышцах притупилась, тяжелая физическая работа стала привычной.

Итак, покинув феодосийский рейд, «Товарищ» вышел в море, а уже к полудню ветер скис, и ход уменьшился так, что судно почти не слушалось руля. Чтобы учесть пройденное расстояние, пришлось прибегнуть к «планширному лагу», так как механический столь малую скорость не показывал. Обычно брали на камбузе полено (за что попадало от коков) или иной плавающий предмет и бросали его в воду вперед по ходу судна. Когда предмет оказывался против белой полосы на планшире в носовой части судна, замечали показание секундомера. Затем спешили к кормовой белой черте и снова смотрели на секундомер. По заранее рассчитанной таблице по времени получали скорость.

К счастью, наши широты не славятся долгими штилями, вскоре потянуло с юго-запада. Паруса стали оживать, едва ощутимое дыхание ветра вывело судно на курс, а вскоре паруса выпятили пузо и под шелест бегущих волн стали увлекать за собой тяжелый корпус корабля.

Красивое зрелище представлял «Товарищ», когда бесшумно, словно волшебный, шел под всеми парусами! Целая стена парусины обеспечивала при хорошем ветре 12-узловую скорость, а ведь большинство пароходов ходило тогда не быстрее 10 узлов. Да, было что посмотреть!

Помню, на горизонте показался какой-то пароход. Он шел вдали на траверзе левого борта, но затем резко изменил курс в нашу сторону, подойдя ближе, замедлил ход и, обойдя с кормы, пристроился на правом траверзе. Его команда высыпала наверх и оживленно приветствовала нас. Вскоре пароход лег на свой курс и скрылся.

— Зачем он это сделал? Ведь они потеряли пару часов! — спросили мы своего капитана Эрнеста Ивановича Фреймана.

— Вероятно, — сказал он, — капитан пароходе не устоял перед соблазном посмотреть на нас поближе. Увидеть такое судно под полными парусами в наши дни — чрезвычайно редкое событие.

Ветер постепенно усиливался. У форштевня выросли буруны. «Товарищ» шел в бейдевинд, почти не имея бортовой качки, слегка накренившись на левый борт (на 6—8°). Идти долгое время, не меняя галса, было очень удобно, так как с управлением парусами справлялась одна вахта, а две другие могли жить нормальным судовым распорядком, что особенно было важно ночью. Если же приходилось делать поворот оверштаг, играли аврал и даже ночью спокойного сна никому не полагалось — таковы уж условия службы на паруснике! С поворотами на попутных курсах чаще всего справлялась одна вахта. Спящих не будили, но они должны были сменить изголовье, так как менялся крен. Специальной команды на этот счет не подавалось, но ребята быстро научились «разворачиваться», даже не просыпаясь. Утром по этому поводу можно было услышать недоуменные размышления: «ложился головой к борту, а встал — к переборке. Интересно, когда же был поворот?»

Ветер все крепчал. «Товарищ» усердно отвешивал поклоны морской стихии. Он то врезался своим громадным форштевнем в воду до самого бушприта, то вздымался так, что белые верхушки волн и серые спинки чаек становились видны с высоты четырехэтажного дома.

Только к вечеру ветер стал заходить и слабеть. Мы шли крутым бейдевиндом левого галса прямо на обрывистый крымский берег. В лучах заходящего солнца казалось, что горы сами наваливаются на корабль. Это зрелище стало тревожить многих новичков. «Почему капитан не объявляет аврал? — спрашивали они друг друга, — ведь мы того и гляди врежемся в скалы».