Хождение к океану

Девяносто три минуты

Сначала мы никак не могли столкнуть лодку на воду. Набегавшая волна швырялась мелким галечником, который, как артиллерийская картечь, больно сек по ногам и рукам и успокаивался только в зарослях тальника. Мы упирались в транец, лодка скрежетала по камням, уже казалось — вот-вот она окажется на глубине, но следующая же волна вырывала ее у нас из рук и, подняв на гребень, снова выкидывала на сушу. Тогда, чтобы затормозить обратное движение лодки, мы стали впрыгивать в нее, едва набегавший водный поток начинал дробиться на камнях. В конце концов мы все-таки вышли на глубину.

Ветер тотчас же уперся в правый борт «Первопроходца» и поволок от берега, окатывая тугими струями, сорванными с воли. Теперь главное—мотор. Опустившись на колени, потому что устоять при такой качке все равно невозможно, берусь за стартер. Многострадальный «Вихрь», повидавший на своем веку множество всевозможных рек и речек и отмерявший по ним уже шестую тысячу километров, сейчас должен был обеспечить нам разумное существование в этом хаосе воды и ветра. Но он не заводился. Я исступленно дергал шнур, сбивая руки и колени, лихорадочно закачивал бензин в карбюратор, проверял шланг, контакты свечей, — мотор молчал.

А волны уже захлестывали лодку, Виктору приходилось вычерпывать воду капотом мотора. И только тогда я сообразил, что «Вихрь» не заводился потому что в баке мало горючего. Этот 100-литровый бак, снятый с автомобиля и закрепленный на корме, рассчитан на долгие перегоны без заправки. Вчера ночью мы пристали к случайному островку. Остановились не потому, что испугались волны, а потому что на исходе был бензин. Сейчас с Виктором мы и отправились за горючим, выяснив по карте, что на той стороне реки есть село Батомай. Все остатки бензина с обеих лодок были перелиты в наш бак. Но поскольку это были именно остатки, они, видимо, переливались по широкому дну бака, едва касаясь шланга, укрепленного на верхней крышке. «Вихрь» хлебнет случайный глоток, заработает и тотчас глохнет... Я бросился к баку, вывернул пробку, опустил шланг прямо на дно. Только дернул стартер — «Вихрь» взревел обрадованно. Виктор прыгнул к баранке, махнул мне, чтобы я оставался на корме. Лодка ринулась, подминая широкими булями пену, рассекая ветровым стеклом поток брызг.

Здесь, на просторе, волны накатывались на нас громадами. Было видно, как на геологическом разрезе, строение каждого вала. Гребень взбивался клокочущей пеной, превращаясь в струи, которые, как кнуты, беспощадно секли все вокруг. Слой ниже бугрился, раскручивая водовороты, в которых беспомощно бились случайные бревна.

Лавируя между этими гигантскими волнами, и вел Виктор лодку. Бег «Первопроходца» напоминал скольжение лыжника-слаломиста. Круто накренившись, лодка шла вдоль волны, поднималась наискось, чтобы проскочить гребень не поперек, а вдоль, когда скорость поднимает судно над пеной и водоворотами.

Я сижу на самой корме. Мои движения подчинены одному — использовать свой вес для того, чтобы, говоря по-ученому, регулировать положение центра тяжести лодки. А вес у меня достаточный. В каждом сапоге минимум по ведру воды. Вода во всех карманах штормовки, стекает по спине, задерживаясь у ремня, она в ушах, во рту, немало ее, пожалуй, и в желудке — нахлебался. Теперь, используя все «приобретенные» килограммы, я то задираю нос лодки, отваливаясь на транец, то пересаживаюсь на борт, накреняя ее, чтобы на вираже нас не залило волной.

Виктор ведет лодку отлично. Вообще мы замечаем друг за другом даже некоторое щегольство в управлении кораблями. И это объяснимо, потому что, сменяясь, тренируемся мы за рулем по 10—12 часов в сутки. Были у нас в пути каменистые пороги Ангары, где на скалах с прошлого века пишут имена погибших. Были весенние ледоходы, пороги и многое другое, когда нужны мгновенная реакция и твердые нервы. Сейчас требуется и то и другое: только интуитивное шестое чувство позволяет безошибочно оценивать качества каждой волны и маневрировать так, чтобы гребень ревущего вала не захлестывал, а подталкивал...